Eastbook

Ягеллонская эпоха

Политические концепции наций почти всегда уходят корнями в давние времена, периоды своего расцвета. Времена величия становятся образцом для подражания, а интеллектуалы пытаются всячески перенести их черты на современные реалии. В Польше вспоминают о Речи Посполитой Обоих Народов, которая в XVI веке занимала территории «от моря до моря» (от Балтийского до Черного морей). Этот исторический экскурс мы вспомним еще не раз.

В отличие от возникшей позже Российской империи, мощь Ягеллонов (в основном) была результатом не агрессивных завоеваний, а серии союзов и уний, которые привели к созданию многонационального государственного организма, который впоследствии уравновесил планы двух держав на востоке и западе. Эта мысль также будет очень полезна для нашего рассказа.

Между двумя империями

Именно идея мирного строительства империи вдохновила Юзефа Пилсудского и стала основой его федеративной концепции. Он намеревался после Первой мировой войны возродить не только Польшу, но, прежде всего, стремился создать федерацию, состоящую из союзных стран: Польши, Литвы, Украины и Беларуси. Пилсудский был убежден, что именно имперская Россия представляет наибольшую угрозу независимости Польши и других государств региона. Поэтому в интересах поляков, литовцев и украинцев была общая борьба за независимость. Именно это было причиной Киевской операции Войска Польского в 1920 году, союза Пилсудского и Петлюры, а также неудавшейся попытки государственного переворота в Каунасе в 1919 году, целью которой был приход к власти правительства, которое бы поддержало идею возобновления польско-литовского союза.

Иначе ситуацию видел Роман Дмовский, автор концепции возрождения польского государства . Главной угрозой для Польши он считал Германию. Более того, Дмовский был убежден, что все еще великая, но ослабленная Россия, должна была отдать часть своих земель Польше, а Беларусь и Украину разделить между Варшавой и Москвой по национальному принципу — земли, в основном населенные поляками, должны быть присоединены к Польше, а остальное — к России.

Предполагалось, что эта операция предотвратит «денационализацию» польского элемента и облегчит ассимиляцию непольского. Ирония судьбы же заключалась в том, что Польша при Пилсудском была воссоздана как унитарное государство в границах, предложенных Дмовским. Кроме того, польскими стали земли, которые, согласно федеративной концепции, должны были принадлежать Литве, Украине и Беларуси.

Политика Пилсудского основывалась на ягеллонской идеи. Составным элементом этого был прометеизм , направленный на то, чтобы «распороть Россию по национальным швам», как описывал это сам Пилсудский. Рецепт был прост — нужно было поддерживать любого рода движения за независимость народов СССР, которые бы могли привести к распаду империи и созданию дружественных Польше независимых государств. Главными центрами этого движения был Восточный институт в Варшаве и Научно-исследовательский институт Восточной Европы в Вильнюсе. Последователем первого сейчас считаются «Студия Восточной Европы» Варшавского университета, главной миссией которых является подготовка высококвалифицированных кадров для польских и восточноевропейских научных и политических учреждений. В рамках политики прометеизма также поддерживались национальные движения грузин, азербайджанцев, армян, украинцев, крымских татар, донских и кубанских казаков и многих других.

Закатом прометеизма стало подписание в 1932 года советско-польского договора о ненападении. Тогда появилась новая концепция — «политика равного расстояния». Ее инициатором был министр иностранных дел Юзеф Бек. Если коротко, то ее главная идея заключалась в сохранении баланса между двумя сильными державами — Германией и СССР.
В первую очередь, это было связано с тем, что после прихода к власти Гитлера наступил момент охлаждения немецко-советских отношений. Варшава пыталась воспользоваться этим для установления нейтральных отношений с обеими сторонами.

Отсюда были и несправедливые обвинения, выдвинутые Россией, дескать Польша сотрудничала с Гитлером. На самом же деле Варшава в межвоенные годы просто хотела избежать войны на два фронта.

О внешней политике вне государства

После окончания войны в 1945 году польская внешняя политика была полностью пересмотрена. Во-первых, потеряли свою актуальность теории и обсуждения, относительно форм этой политики. Все решения Варшавы утверждались и, более того, чаще всего Москвой были продиктованы. Именно поэтому трудно говорить о существовании каких-либо концепций. Как и все сателлиты СССР, Польская народная республика была обязана придерживаться идеи социалистического интернационализма, поддерживать другие «социалистические» государства и идею мирного сосуществования, ограничивая сотрудничество (особенно, экономическое) с капиталистическими странами.

Доктрина Брежнева позволяла СССР вмешиваться во внутренние дела стран Центрально-Восточной Европы, которые входили в социалистический блок, для обеспечения стабильности политического курса на базе социализма.

Как не парадоксально, но запрет политических дискуссии в Польше породил, вероятно, самую важную концепцию современной польской восточной политики, а именно так называемую доктрину УЛБ (сокращение от названий стран — Украина, Литва, Беларусь — ред.) Ежи Гедройца и Юлиуша Мерошевского. Эта идея сводится к двум моментам, которые теперь считаются очевидными, хотя в то время были очень неоднозначными заявлениями для представителей польской эмиграции: Польша должна была принять свои послевоенные границы и отказаться от идей ревизионизма, поддержав независимость украинцев, литовцев и белорусов и их желание интегрироваться с западной цивилизацией. Как подытожил эту идею историк Анджей Новак: «Чтобы Запад был на Востоке».

Сегодня позиция Гедройца является чем-то натуральным, но во времена Польской народной республики большинство представителей польской эмиграции не хотели согласиться с новыми польскими границами и признавали лишь II Речь Посполитую в границах 1939 года. Это было смелым решением Гедройца представить программу, которая совмещала постялтинскую политическую реальность с польскими национальными интересами.

Он утверждал, что для безопасности Польши важно, чтобы за ее восточной границей были независимые государства. Это исключало бы повторение ситуации, когда Польша находилась между двумя супердержавами — Германией и Россией.

Чтобы этого добиться, поляки должны были отказаться от своих стремлений вернуть земли на востоке и идеи доминирования над Украиной или Литвой. Вместо этого Польша — как более сильное государство — должна была поддержать их независимость. В то же время Гедройца нельзя назвать русофобом. Он не считал Россию врагом для Польши, но придерживался мнения, что и Польша, и Россия должны отказаться от идей империализма и стремления доминировать в Восточной Европе. Отсюда, например, и сотрудничество между парижской «Культурой» Гедройца и «Континентом» Владимира Максимова.

Возвращение к обсуждению

Победа «Солидарности» на выборах 4 июня 1989 года стала началом нового периода в истории Польши. Вновь стал актуален вопрос о форме восточной политики. Вскоре стало очевидно, что трудоемкая работа Гедройца не прошла зря и может дать свои плоды. Ее первым проявлением была политика двух векторов.

Можно сказать, что это был инновационный подход не только для региона, но и для всего мира. В тот момент, когда президент США поехал в Киев убеждать украинцев остаться в составе СССР (Речь Джорджа Буша, произнесенная 1 августа 1991 года, которая вошла в историю под названием «Котлета по-киевски»), Польша стала первой страной, которая признала украинскую независимость. Политика двух векторов, начатая в 1990 году, заключалась в поддержке бывших стран СССР, стремившихся к независимости, но также и в сохранении контактов с советской властью и не нарушении Варшавского договора. Это было своеобразное воплощение в жизнь идей прометеизма, но с оглядкой на Москву.

И можно было бы сказать, что в этот момент развитие польской мысли о польской восточной политике прекратилось. Как утверждает бывший посол Польши в Украине Генрик Литвин, именно политика двух векторов определяла ее курс в течение последних двадцати лет. В интересах Варшавы было поддерживать независимость Украины и Беларуси, не дразня при этом Россию. Чтобы Запад был на Востоке, но и Кремль не был врагом.

С этой целью Польша и Швеция в 2009 году стали инициаторами программы «Восточное партнерство». Ее главная цель — поддержать реформы в постсоветских странах, которые стремятся к демократизации и укреплению своего суверенитета. Хотя никто никогда не утверждал, что «Восточное партнерство» — это первый шаг к вступлению в ЕС, но в Польше такие мысли были. Все ради того, чтобы Запад был на Востоке — этого же хотела Германия поддерживая стремления Польши вступить в ЕС.

Дуэт

К сожалению, не все случилось так, как планировалось. В 2003 и 2004 годах в бывших странах СССР прошли цветные революции, за которые, по мнению России, ответственность несет Евросоюз. На фоне непростых отношений с Москвой и прихода в Польше к власти партии «Гражданская платформа» появилась концепция разрядки в отношениях с Россией, созданная по образцу политики министра иностранных дел Германии Франка-Вальтера Штайнмайера. Автором ее польской версии стал глава МИД Польши Радослав Сикорский.

Доктрина Сикорского породила парадоксальную ситуацию, когда польское правительство воплощало в жизнь концепцию разрядки, в то время как президент Лех Качиньский продолжал политику прометеизма. Все помнят визит польского президента в Грузию в 2008 году во время российской агрессии. Тогда Лех Качиньский вместе с представителями Эстонии, Литвы, Латвии и Украины прибыли в Тбилиси, чтобы выразить свою поддержку президенту Грузии Михаилу Саакашвили. Именно тогда польский президент сказал слова, которые стали пророческими: «Мы знаем, что сегодня Грузия, завтра — Украина, послезавтра — Балтийские страны, а потом, возможно, и моя страна. Мы были убеждены, что присоединение к НАТО и ЕС умерит российские аппетиты. Оказалось, что такое мышление было ошибочным».

Борьба двух концепций прекратилась из-за трагической смерти Леха Качиньского в апреле 2010 года. Более позднюю политику разрядки можно считать дипломатическим провалом. Польско-американские отношения стали менее активными. Кроме того, отношения с Россией ухудшились, о чем может свидетельствовать тот факт, что обломки президентского самолета так и не были переданы польской стороне. К тому же, «разрядка» не помешала России ввести эмбарго против Польши.

Спустя несколько лет после начала политики разрядки в 2013 году Радослав Сикорский произнес свою известную речь, в которой выступил за отказ от идей Гедройца в пользу Пястовской идеи. Под этим министр имел в виду приоритизацию отношений с Германией и Брюсселем с целью укрепления позиции Польши на европейской арене. Аналогия с эпохой династии Пястов была ясна. В отличие от Ягеллонов, которые вошли в историю благодаря своей деятельности в Восточной Европе (и соперничеству с Москвой за влияние в регионе), Пясты запомнились тем, что привели государство к христианской Европе западного обряда.
Их внешняя политика основывалась на близких контактах с Западом с умеренным интересом к Востоку. Сикорский, по примеру первых правителей династии Пястов, хотел не столько игнорировать отношения с Украиной и Беларусью, сколько сделать приоритетным для польской внешней политики ее западное направление.

После победы на парламентских выборах партии Ярослава Качиньского «Право и справедливость» польское правительство отказалось от политики, ориентированной на Запад.
Пропасть между Варшавой, Берлином и Парижем стала лишь увеличиваться. Партия Ярослава Качиньского опять возвращалась к ягеллонской идее.

Отряхнув от пыли концепцию Междуморья и дав ей новое название — концепция Триморья (также называемая «Инициатива Трех морей», «Трехморье» и «Троеморье») — польская власть начала осуществлять политику интеграции стран, являющихся членами ЕС и находящихся между Адриатическим, Балтийским и Черным морями. Основой этой политики стало, в первую очередь, сотрудничество в сфере экономики и инфраструктуры. В ее рамках появились такие проекты как Via Carpatia, а также проекты создания альтернативных способов поставки газа (Baltik Pipe, газовый терминал в Свиноуйсьце — не случайно названный в честь президента Леха Качиньского, хотя краеугольный камень заложил премьер-министр Дональд Туск).

Где во всем этом восточная политика? Кажется, впервые со времен Гедройца, в Польше снова начались обсуждения о том, какой данная политика должна быть. С одной стороны, аксиомой остается идея «УЛБ» (Украина, Литва, Беларусь — ред.), результатом чего являются хорошие отношения с Киевом. С другой стороны, в парламенте присутствуют представители крайне правых движений (неоэндеки), таких, например, как Национальное движение.

Для неоэндеков приоритетом являются интересы польского народа. Это подразумевает, что главной темой восточной политики стала забота о поляках, проживающих за восточной границей.

Поэтому в своем большинстве неоэндеки скептически либо открыто негативно относятся к вопросу отношений с Украиной и Литвой. В случае с Украиной ключевую роль играет память о Волынской резне и героизация УПА в Украине, которая воспринимается как проявление антипольских настроений. В случае с Литвой чаще всего вспоминают о нарушении прав литовских поляков.

А где пророссийский вариант?

Можно ли сказать, что неоэндеки являются пророссийской силой? Не всегда. Часть из них, конечно, считает Россию потенциальным союзником, но для большинства Россия все же остается лишь угрозой для Польши. В польском варианте антиукраинская политика не всегда подразумевает пророссийские взгляды. Благодаря этому правительству «Права и справедливости» удается лавировать между политикой Гедройца и неоэндеками, с одной стороны, поддерживая Киев, а с другой — совершая символические жесты в сторону крайне правого электората (представителей которого все больше и больше среди населения, но все еще мало среди политической элиты), например, размещение изображения Кладбища защитников Львова и Острой брамы в Вильнюсе на страницах польских паспортов. Можно сказать, что восточная политика «Права и справедливости» по своему содержанию придерживается идей Гедройца, а по форме — идей неонационал-демократов, что просто не укладывается в головах представителей интеллигенции стран Восточной Европы.

Куда же пропали сторонники сотрудничества с Кремлем? Они в Польше есть, но их немного, и они не могут влиять на польскую политику. Кроме того, сторонники Кремля не создали какой-либо единой концепции сотрудничества с Москвой, которая была бы привлекательной и осуществимой. Почему я упорно использую слово «Кремль», а не «Россия»? Потому что это очередная аксиома польской восточной политики — различать Кремль и россиян. Поляки до сих пор считают, что одно дело — это относительно дружественно настроенное российское общество, и абсолютно другое — империалистическая российская власть. Также бытует мнение, что нет чего-то такого как «ген империализма» у россиян. При этом, как утверждал когда-то польский историк и политолог Рафал Матыя, поляки не являются ни русофобами, ни русофилами, они — амбивалентны в отношении России, что проявляется в восхищении русской культурой, но также и в страхе получить клеймо русо(кремле)фила.