Eastbook

Маша Макарова: «Синяя линия» — это что-то вроде телефона доверия?
Яна Лесная-Ножиковская: Не совсем. Телефон доверия предполагает, что люди звонят и рассказывают свои истории, часто им нужна только психологическая поддержка, возможность выговориться. Всепольская cкорая помощь для жертв домашнего насилия “Синяя Линяя” предлагает комплексную помощь: информационную поддержку, психологическую и правовую помощь. Также мы можем в случае необходимости осуществить интервенцию, проинфоровать о ситуации службы и мотивировать их к действию — например, вызвать полицию, если получаем информацию о угрозе жизни и здоровья.

ММ: А почему «Синяя линия»? Откуда это название?
ЯЛН: Название связано с процедурой “Синих карт”, которые призваны остановить насилие в семье. Задачей процедуры является анализ ситуации, понимание, что является причиной насилия, какие потребности испытывают члены семьи, какие у них ожидания, а также комплексная помощь этим людям. С семьей работает группа состоящая из разных специалистов — социальные работники, психологи, юристы, полицейские, врачи, специалисты по зависимостям, таким как алкогольная, например, и другие.

ММ: И теперь на «Синей линии» появились консультации на русском и английском языках.
ЯЛН: Ее создание — это инициатива польского Минздрава. Я думаю, на это повлияла ситуация в мире и в Украине, в частности большое количество мигрантов, в том числе русскоязычных, в Польше, которые здесь проживают постоянно или временно.

“Синяя Линяя” предлагает комплексную помощь: информационную поддержку, психологическую и правовую помощь. Также мы можем в случае необходимости осуществить интервенцию.

ММ: Много людей к вам обращается?
ЯЛН: К сожалению, в настоящий момент у нас не очень много звонков от мигрантов. Возможно стоит больше распространять информации о такой форме помощи. Но это связано и с тем, какую позицию занимают жертвы домашнего насилия (большинство жертв насилия — это женщины и дети) из Украины, Беларуси, России и других стран. Они часто убеждены в том, что обращение куда-то не поможет. Группа мигрантов — это вообще люди, которым сложнее просить помощи, потому что они здесь на разных основаниях, у них разные истории, присутствует языковой барьер, часто эти люди не знаю куда могут обратиться и что для этого нужно сделать. Но плюс к этому людьми управляют такие стереотипы, которые, как мне кажется, в Польше уже меньше влияют на общество.

ММ: Что ты имеешь ввиду?
ЯЛН: Например, «милые бранятся, только тешатся», «бьет — значит любит», «сор должен оставаться в избе» и прочие. С этим часто приходится сталкиваться, когда жертвы звонят и говорят, что им стыдно, что они не должны жаловаться и “доносить” на своих близких. Мне кажется, что в Польше выше уровень осознанности у людей, которые подвержены домашнему насилию. Они знают, что могут просить о помощи, что они, прежде всего, имеют на это право. А у людей из бывшего СССР эта осознанность ниже.

ММ: А с какими проблемами люди к вам обращаются?
ЯЛН: Преимущественно это жертвы домашнего насилия. “Синяя Линия” специализируется именно в этой проблематике, у нас есть разные “инструменты”, методы, чтобы помочь человеку изменить свою ситуацию. Прежде всего мы оказываем психологическую поддержку, часто наши консультанты — это первые и единственные люди, которым жертвы домашнего насилия рассказывают о своей ситуации. В процессе такой беседы мы стараемся изменить отношение звонящего к его ситуации, стараемся расширить перспективу, сказать, что это не его/её вина и ответственность, что такой человек не обязан мириться с таким обращением к себе. И рассказываем о том, какие есть возможности, способы решения проблемы. Например, процедура “Синих карт”. Тут важно то, что эту процедуру могут начать социальные службы, полиция, школа, терапевт или любой другой врач, к которым может обратиться человек, подверженный домашнему насилию. Очень существенно то, что не нужны никакие доказательства.

С этим часто приходится сталкиваться, когда жертвы звонят и говорят, что им стыдно, что они не должны жаловаться и “доносить” на своих близких.

ММ: А их, наверное, не так легко получить?
ЯЛН: Насилие в семье — это феномен. Те, кто ему подвержен, по разным причинам не говорят о том, что являются его жертвами. Одна из них — страх, другая — стыд. Но также это неразрывно связано с поведением того, кто это насилие совершает. Эти люди часто ведут себя таким образом, чтобы снять с себя ответственность, убедить, что они совершают насилие по причине “неправильного” поведения, не такого внешнего вида и т.д. Больших поводов не нужно. Они стараются внушить, что есть насилие “во благо”, например, чтобы кто-то был хорошей дочерью или хорошим сыном, скромной женой. Нередко люди, прибегающие к насилию, изолируют свои жертвы, запрещают видеться с друзьями, связываться с роднёй, “из школы сразу домой”, “после работы нигде не задерживайся”. Так запугать, обвинить, отяготить ответственностью, я иногда употребляю слово “выдрессировать”, чтобы жертва никому не призналась. В Польше была проведена социальная кампания «Потому что суп был пересолен», которая обращала внимание на то, что повод, чтобы прибегнуть к насилию, даже по словам тех, кто к этому склонен, может быть самый незначительный.

Часто было так, особенно до принятия в Польше поправок к закону о домашнем насилии, что жертва обращалась за помощью, приезжала полиция, забирала, допустим, агрессивного мужа на 24 часа, после чего он возвращался домой еще более агрессивным. Жертва понимала, что это не приносит никаких эффектов, только усугубляет ситуацию и больше не предпринимала попыток обращения в службы, а человека, совершающего насилие, это утверждало в том, что он безнаказан. Люди реже обращались за помощью. В ситуации, когда в полицию обращались свидетели, например соседи, с просьбой провести интервенцию, полиция сталкивалась с тем, что жертва отрицала факт насилия, даже когда были видны следы от побоев на теле, утверждала, что упала. Так происходит и сейчас, это связано с механизмами насилия и с теми эмоциями которые переживают жертвы, Однако после внесенных поправок в закон службы, получая сигнал о том, что в каком-то доме происходит насилие, обязаны проанализировать ситуацию, поговорить с окружением семьи, например, с соседями, связаться со школой, если в семье есть дети и т.д. Такой анализ ситуации помогает лучше понять, что происходит в семье, и потом в контакте с ее членами проще создать план помощи, опирающийся, прежде всего, на потребностях такой семьи.

Они стараются внушить, что есть насилие “во благо”, например, чтобы кто-то был хорошей дочерью или хорошим сыном, скромной женой.

ММ: Я заметила, что ты избегаешь слов “жертва” и “насильник”.
ЯЛН: В своей работе я сознательно их стараюсь избегать. Это важно с психологической точки зрения. Первое из них ставит человека в положение “под”, в положение кого-то, у кого нет сил, кто уступает, не сопротивляется, кто не берет ответственность за свою собственную жизнь. Женщины, которые подвержены насилию, часто говорят о том, что слышат в свой адрес “ты ничего не можешь изменить”, “никто тебя не послушает”, “кто ты такая, кто тебе поверит?”. Если я буду называть её жертвой, то вряд ли это придаст ей сил. Слово “насильник” тоже имеет особую силу. Когда мы его произносим, кого мы себе представляем? Кого-то, кто умышленно причиняет боль другому человеку, преступника, которого надо наказать. Это слово сразу навязывает определенную роль человеку. Несомненно есть случаи, когда всё вышесказанное — правда, и необходимо предпринять меры, но бывает и так, что крик, вульгарные слова или рукоприкладство — это единственный способ коммуникации, который вынесен человеком из биологической семьи, который является для него действенным, пусть и на короткий срок, и тот который он лучше всего знает. Человек чувствует, что причиняет боль близким, но иначе не умеет. И тогда мы предлагаем терапию, групповую или индивидуальную, чтобы можно было изменить свои навыки, нередко такой подход очень помогает, исцеляет семьи.

ММ: Но ведь насилие бывает не только физическим?
ЯЛН: Формы домашнего насилия бывают разными. Люди, которые обращаются к нам часто говорят о том, что психологическое насилие причиняет больше боли, а доказать его очень сложно. Если есть какие-то смс-ки, записи — это хорошо, но если я слышу как меня кто-то унижает криками “через стену”, то доказать практически невозможно.
Насилие также бывает экономическим и сексуальным. Как-то к нам обратилась женщина, брак которой,казалось бы был идеален, она всё время была дома, не работала, муж полностью её обеспечивал, но при этом она была глубоко несчастна. Как оказалось во время разговора, муж изолировал её, не допускал к семейному бюджету, она не могла принимать решения, связанные с домом и семьей, а если вдруг распоряжалась продуктами, которые покупал только муж, не так как он считал нужным, то муж повышал на неё голос, унижал, обижал, иногда толкал.

ММ: За такое насилие, наверное, невозможно наказать?
ЯЛН: Часто женщины, которые обращаются к нам, совсем не хотят, чтобы их мужья пошли в тюрьму. Они хотят, чтобы мужья перестали издеваться. И процедура «Синих карт» призвана привести к изменениям в такой ситуации. Человек, в семье которого заведена «Синяя карта», встречается с группой специалистов, такие встречи служат тому, чтобы понять какие потребности есть в семье, каких изменений ожидают члены семьи, чтобы помощь была адекватна ситуации. Рабочая группа, т.е. группа специалистов, после проведения бесед, отдельно с теми, кто насилию подвержен, и теми, кто это насилие совершает, начинают работу с семьей. Ключевым моментом при встречи с “насильником” является то, что с ним проводят дисплинирующую беседу, во время которой его информируют о том, что такое поведение является преступным и что за этим следует разного рода уголовная ответственность.

(…) муж изолировал её, не допускал к семейному бюджету, она не могла принимать решения, связанные с домом и семьей.

Конечно случается так, что после подобной беседы разозленный муж или разозленная жена, я говорю муж/жена упрощая, хотя это могут быть люди в отношениях, официально не зарегистрированных, возвращается домой и готов там всё “разнести в пух и прах”. Тут важно помнить о том, что в “горячих” ситуациях происходящих здесь и сейчас нужно вызывать полицию. Я часто повторяю клиентам, что нужно быть последовательным в своих действиях, иначе результат будет совершенно обратным, т.е. тот кто использует насилие для достижения своих целей будет только утверждаться в своей безнаказанности.

Всегда есть две стороны медали, мне случалось быть свидетельницей таких ситуаций, когда после 20-ти лет совместного проживания женщина наконец находила в себе силы, чтобы остановить насилие, как результат — муж оказывался в тюрьме, и тут начинались другие проблемы, связанные с чувством одиночества, с тем, что нужно искать новый смысл жизни, ведь бороться больше не с кем, направлять свою энергию в другое русло, искать себя в новой роли. Это сложная ситуация. Помочь в ней может психотерапия и группы поддержки для жертв домашнего насилия.

ММ: На «Синюю линию» можно позвонить из любого уголка Польши?
ЯЛН: Да, мы работаем на всю Польшу. Кроме того, мы оказываем также юридическую помощь. В настоящий момент наши юристы не работают по-русски, но есть возможность передать свои вопросы через русскоязычных консультантов.

ММ: А как вам позвонить?
ЯЛН: 801-120-002. Это общий номер для всех клиентов. Русскоязычные дежурства проходят каждый вторник с 18 до 22 часов. Англоязычные — в понедельники с 18 до 22 часов. В другие дни работают польскоязычные консультанты, но они передадут информацию дальше. Большинство наших консультантов говорят на английском языке. С нами можно связаться по электронной почте [email protected], также по-русски.

Дозвонившись на “Синюю линию” можно получить психологическую поддержку, юридическую консультацию, узнать о том, куда можно обратиться за помощью по месту проживания. Если ситуация того требует, то наши консультанты могут провести интервенцию, обращаясь в разные службы и инстанции.

801-120-002. Это общий номер для всех клиентов. Русскоязычные дежурства проходят каждый вторник с 18 до 22 часов.

ММ: Звонок анонимен?
ЯЛН: Да, мы не регистрируем звонков, фиксируется только входящий номер в базе данных, к которому имеет доступ только ответственный за это человек. Данные нам необходимы только в случае интервенции.

ММ: И это бесплатная услуга?
ЯЛН: Если человек звонит со стационарного телефона, то он платит только за соединение, а с мобильного в соответствии с тарифом оператора.

ММ: Я пытаюсь себе представить такую ситуацию. У меня сложная ситуация, я звоню на «Синюю линию». Что происходит дальше? Мой номер определяется?
ЯЛН: Номер не виден, но он фиксируется в базе. В случае, когда соединение по каким-то причинам прерывается, а консультант получил информацию, что существует угроза жизни и здоровью, то я могу определить номер и связаться с полицией, которая в свою очередь по номеру телефона может установить адрес. У нас были такие ситуации.

ММ: Можешь рассказать больше?
ЯЛН: Одной из таких ситуаций был звонок от мужчины в состоянии алкогольного опьянения, который утверждал, что его сожительница, тоже нетрезвая угрожает ему ножом, под их опекой было двое детей — три месяца и полтора года. Со слов мужчины следовало, что у него гипс от бедра до пятки, в связи с этим он не может защитить себя и детей. Дети по его словам были без надлежащей опеки, грязные и плачущие. Когда я проинформировала его о том, что в такой ситуации необходимо вмешательство полиции и что я могу ее вызвать, мужчина сказал, что опасается того, что отнимут детей и повесил трубку.

ММ: Вы следите, как ситуация заканчивается?
ЯЛН: Да, мы стараемся мониторить ситуацию используя данные, которые поступают от служб: судов, социальных служб, полиции, школ и т.д.

Хочется еще сказать о том, насколько важны свидетели насилия в семье. Мы очень ценим, когда получаем информацию от них. Насилие в семье воспринимается часто как “их личные проблемы”, тут срабатывает стереотип “милые бранятся только тешатся”, что приводит к тому, что жертва остается один на один со своей проблемой, всё происходит в “четырех стенах”. Важно чтобы осознанность в обществе росла, чтобы люди понимали, что насилие в семье это не табу, и что предпринимать действия, которые сохранят семью, а часто и жизнь ее членов, могут также другие люди.

ММ: Получается, что есть два пути — я могу позвонить и получить рекомендации или же я могу позвонить, чтобы получить немедленную помощь?
ЯЛН: Да, разговор во время звонка строится так, чтобы правильно провести интервью с позвонившим, как можно больше узнать о ситуации. Продолжительность разговора зависит от разных факторов. Все зависит от опыта позвонившего — есть люди, которые давно борются с домашним насилием, а есть те, с кем это случилось впервые, и они вообще ничего не знают. У некоторых такие ситуации случаются повторно в другом браке. Все зависит от ожиданий и потребностей человека, который нам звонит.

ММ: А если человек не хочет, чтобы к нему приехала полиция?
ЯЛН: Есть другие выходы, другие службы, которые оказывают помощь. В ассоциации «Синяя линия», которая координирует работу инфолинии, есть возможность получить психологическую консультацию, пройти групповую терапию или индивидуальную, также бесплатно, как одной стороне, так и другой. Наша задача — поддержать человека, который нам звонит, дать инструменты, показать возможности. Мы стараемся сделать так, чтобы он снова поверил в себя, вернул контроль над своей жизнью себе. Мы не ставим задачу выполнить как можно больше интервенций.

Мы общаемся с такими людьми, пытаясь понять, может ли человек сам как-то решить ситуацию, есть ли у него на это силы. Есть такие люди, которые говорят, что они готовы начать действовать и обращаться в разные службы, чтобы прекратить насилие, которому они подвержены. Есть те, кто говорит, что попробуют, но если у них не получится, то они перезвонят. А есть те, кто знает, что не может ничего сделать, потому что, например, их парализует страх.

Насилие в семье воспринимается часто как “их личные проблемы”, тут срабатывает стереотип “милые бранятся только тешатся”, что приводит к тому, что жертва остается один на один со своей проблемой, всё происходит в “четырех стенах”.

ММ: Были ли случаи, что вы решили не вмешиваться в ситуацию, думали, что человек справится с ней сам, что она не настолько серьезна, а потом узнали о трагедии, случившейся с ним?
ЯЛН: Я таких ситуаций не помню. Если человек звонит и просит вмешаться в его ситуацию,, мы никогда не отказываем.

ММ: Люди, наверное, чаще всего боятся как раз того, что у них заберут детей, если узнают о насилии в семье? Часто ли это случается в Польше?
ЯЛН: Если я не ошибаюсь, в прошлом году по всей Польше соцработники забрали около 1,5 тысяч детей. Я говорю о ситуациях, в которых была непосредственная угроза жизни и здоровью ребенка и не учитываю ситуаций, когда детей забирали кураторы. Это не очень много, учитывая, что в Польше проживает около 38 миллионов человек. Если соцработник заходит в дом, а ребенок умирает от голода, избит, родители находятся в бессознательном состоянии, то безопаснее для этого ребенка будет, если его заберут но это непростая процедура.

ММ: Существует ли какая-то статистика по домашнему насилию? В каком поколении оно больше распространено?
ЯЛН: По данным инфолинии, ежемесячно нам звонят около тысячи раз. Хотя в случае домашнего насилия сложно говорить об объективной статистике, так как мы не знаем, сколько людей не решается обратиться за помощью.
По моему опыту, нет какой-то зависимости от возраста, воспитания. Там, где есть алкоголь, больше вероятность, что насилие произойдет, но в семьях без алкоголя, с высоким достатком насилие также случается.

Не реагируя на эмоции ребенка, мы в какой-то степени тоже совершаем насилие, оставляем его с этим эмоциональным багажом одного. В этой ситуации я помогла тем, что назвала эмоции мальчика вслух — что-то вроде “тебе грустно”, “ты расстроен”.

ММ: Насколько тяжело работать в такой организации?
ЯЛН: Лично мне поначалу случалось после разговора еще некоторое время “носить в себе” историю другого человека, со временем это изменилось, к нам обращается много людей, переживать каждую историю очень эмоционально было бы сложно и это привело бы к выгоранию. Работникам инфолинии предоставляется возможность ходить на супервизию, это очень помогает.

ММ: Если ты видишь случаи насилия в городе, то ты реагируешь на них?
ЯЛН: Мне сложно пройти мимо, особенно, когда это касается детей. Но я стараюсь вмешаться таким образом, чтобы не усугубить ситуацию. Часто помогает сопереживание, но не ребенку, а родителям в такой ситуации. Люди прибегают к насилию по разным причинам, часто от бессилия. Сопереживая, я оказываю поддержку, разряжаю напряжение. Я — мама, иногда мне легче догадаться, что такой родитель может чувствовать. Была ситуация, когда я вышла из дома и увидела мужчину, который на сидении велосипеда сзади вез мальчика. Ребенок просто заходился от плача. Они остановились напротив меня, что позволило мне заговорить с папой, посочувствовать и спросить, что же произошло — чуть-чуть у папы, чуть-чуть у ребенка. Мужчина объяснил, что ребенок не хочет надевать шлем. А я как раз на днях сама столкнулась с такой же реакцией своей дочери. Мы вместе отвлекли ребенка, мальчик перестал плакать, получилось надеть шлем, не заставляя ребенка силой. Тут важно сказать, что, не реагируя на эмоции ребенка, мы в какой-то степени тоже совершаем насилие, оставляем его с этим эмоциональным багажом одного. В этой ситуации я помогла тем, что назвала эмоции мальчика вслух — что-то вроде “тебе грустно”, “ты расстроен”. Детям это помогает, они чувствуют себя понятыми и сами учатся понимать свои эмоции. Это альтернатива крику родителей или игнорированию.

ММ: Как ты думаешь, почему люди боятся говорить о том, что они стали жертвами насилия?
ЯЛН: Люди, подверженные домашнему насилию, часто руководствуются внутренним убеждением о том, что происходящее с ними никого не интересует, в этом их старается убедить также лицо, совершающее насилие. Это также связано с психологическими аспектами насилия. Насилие циклично. Психология говорит о трех фазах насилия, которые повторяются: 1. нарастание напряжения, 2. разрядка, во время этой фазы происходят ссоры, крики, избиения. 3. фаза, так называемого, “медового месяца” — слово месяц тут условно, эта фаза может длиться месяц, может год, а может и неделю. Во время последней фазы цикла происходит только хорошее, покупаются цветы, произносятся извинения, совместно проводится свободное время и так далее. Третья фаза дает надежду на то, что первые две больше не повторятся. Однако по опыту могу сказать, что до тех пор пока насильственное поведение не будет пресечено извне, службами, например, т.е. до тех пор пока “насильник” не возьмет ответственность за свое поведение на себя, есть большая вероятность, что он прибегнет к такому решению еще не раз.

ММ: А человек, совершивший насилие, может перестать это делать? Или это своего рода приговор?
ЯЛН: Я верю, что изменить свое поведение можно всегда, но это требует желания, больших усилий и усердия. Важно знать, что ты не один, что есть места где можно получить помощь и не бояться об этой помощи просить, несмотря на то, подвержен ли ты насилию или ты его совершаешь.