Что касается моей самоидентификации, то этот вопрос меня заинтересовал в 15 лет, когда я еще был обычным юным гродненским поляком. Все мои родственники (как и я) сплошь записаны поляками и римо-католиками – сколько видно в истории нашего рода. Одним словом, polacy z krwi i kości (чистокровные поляки). Польское сознание всегда поддерживалось в нашей семье – и мне было за честь на обычный наезд шпаны на улице: «ты че, нерусский что ли?» — ответить: «да, я не русский!».
Гродно, автор: Andrey Naumov, источник: flickr.com,
Польский язык я узнал с самого детства: из польского телевидения и польского радио, которое были у нас в Гродно всегда (кстати, самые крутые фильмы и мульты в детстве я увидел, благодаря польской «едынцы» [TVP1 – польский телеканал], так как на отечественном телевидении подобные фильмы всегда отставали на несколько лет; польские новости также давали возможность сравнивать с российской и бэтэшной [БТ – белорусский телеканал] интерпретацией тех же самых событий). Также, безусловно, дал о себе знать польскоязычный римо-католический костел и многочисленные родственники из зарубежья – прежде всего, из Польши (ведь много католиков уехало от советской власти, да и Гродненщину Сталин разделил, разделив границей и родственников: к примеру, в крынках, где живет Сократ Янович, половина деревни – мои родственники, а там стать на холм – и видно уже белорусскую деревню, где также мои родственники). Да и сегодня в полонийном движении – и в Беларуси, и в мире – хватает моих кривичей. поэтому, вполне естественно, что до 15 лет, будучи сознательным поляком, я прекрасно владел польским языком, но, к сожалению, почти не знал белорусского и плохо умел пользоваться последним (я вижу в этом вину не собственно польскости, но вину порочной антибелорусской белорусской образовательной системы, которая белорусскому языку попросту не учила).
Беларусь я любил и тогда. Сохранились отдельные стишки на русском языке о беларуси, какая она чудесная – хотя и преобладали на самом деле совсем другие темы.
В 15 лет все кардинально изменилось. Поиски будущей профессии привели меня в журналистику. Я начал было писать заметки в местную газету «Гродненская правда» – о лесе, о каких-то там елочках, которые под новый год рубят злые дядьки. Журналистка, которая отвечала за молодежную страницу в газете, терпеливо читала мои записи и только вздыхала: Валера, это больше литература, а не журналистика.
И однажды она мне подсказала: в Гродно создается школа молодого журналиста – ты пойди туда, может, там тебя подучат. Я и пошел. Это была знаменитая гродненская «школа молодого журналиста», которая действует и сегодня и выпустила в свет сотни прекрасных молодых людей, многие из которых стали журналистами или общественными деятелями. Организовали школу гродненские журналисты и общественные активисты. Анкету, помню, заполнял я по-русски, а принимал ее Микола Маркевич. Очень ему понравилось, что я рисовал в анкете персонажей своих комиксов – он и взял меня на практику в свою газету.
Вот там, в гродненской «школе молодого журналиста» я и увидел впервые собственными глазами людей, которые не преподавали бел.лит или бел.мову и одновременно говорили по-белорусски.
Тогда же, в свои 15, увлекся я было генеалогией (да и дедушка упоминал как-то о нашем былом дворянстве). И начал искать какие угодно интересные сведения о своих корнях. И сразу же удивился и растерялся: куда ни глянь – везде белорусскость только! И фамилия – редкая и древняя – свойственная для белорусских фамилий гродненщины и виленщины. И дедушка по мечу был православный белорус. И …
Пораженный, я не мог себе найти места, ища ответ: так кто же я?! Выпало это на то время, когда «погоню» принудительно выселяли. И мне один парень, который тоже писал туда, говорит: сегодня пикет будет в защиту газеты под облисполкомом – пойдем вместе. Я и пошел. Это и был мой первый в жизни пикет (с которого все потом и закрутилось). Стояли мы там всей редакцией. А подошел какой-то седой дядька и спрашивает меня по-белорусски: «а ты, парень, сам как разговариваешь, на каком языке?» Отвечаю: «на русском языке». И стало мне как-то стыдно в этот момент – и я соврал, тихонечко добавив: «… и по-белорусски тоже». А мне тот дядька говорит: «что это ты и так, и так разговариваешь? У тебя два языка? Это ж только у змеи два языка, а у человека – один. Да и то, язык – он, чтобы есть, а мова – чтобы разговаривать. запомни!»*
Я и запомнил. Дядьку – нет, а его слова – навсегда. Очень они меня тогда поразили. И подумал я: ну, буду говорить по-белорусски. И начал. А мои одноклассники, паспортные белорусы, смеялись с меня: «ты поляк, а не белорус, поэтому не разговаривай тут по-белорусски!» – сами же были сплошь русскоязычные.
В лицей, в который я тогда поступил в десятый класс, должны были приехать белорусские писатели: Василь Быков, Рыгор Бородулин, а также Лявон Борщевский и Вячеслав Ракицкий. Василь Быков тогда, к сожалению, не приехал, так как больной был. И вот в актовом зале сидим, гости что-то там рассказывают. А пришло время на вопросы из зала. И мы с другом Андрейкой Шалагиновым взяли и прислали записку с единственными словами: «жыве Беларусь!» – Рыгору Бородулину. Вот он перебирает измятые бумажки, взял нашу, прочитал. Поднял глаза и ведет по залу, внимательно всматриваясь. Когда наши взгляды встретились, мы с Андрейкой правые руки со сжатыми кулаками подняли вверх – он даже просветлел, заулыбался и тоже руку поднял. Вот такой немой разговор был. Потом, после встречи, говорили с ним долго, фотографировались на память (в следующий раз, к сожалению, увиделись только на похоронах Василя Быкова, но Дядька Рыгор узнал меня, взял за руку и говорит: давай я за тебя подержусь – вот так у могилы мы и стояли с ним, а также Владимир Некляев. Мы с подругой Олей Швед привезли тогда земли с гродненской фары Витовта и коложи, и Рыгор сказал Владимиру: этот парень земли привез с гродно – пусть стоит с нами).
Но это было позже. А именно со встречи в лицее договорились мы с Андрейкой, что будем разговаривать только по-белорусски. Он потом бросил, а я сдержал свое слово – вот одиннадцатый год уже, как белорусскоязычный. Сначала было очень трудно, потому что и языка не знал, и поддержки никакой не было. Садился в свободную минуту за словари (прежде одолел Грабчикова, позже и Станкевич был, и Ластовский, и другие), выписывал оттуда все незнакомые слова и заучивал их наизусть. Много читал и литературы по языкознанию, а позже и этнографической литературы.
Так и выучил язык.
Труднее было с поддержкой. Точнее – с ее отсутствием и с присутствием агрессии со стороны моих родственников, сознательных поляков. Было с ними очень тяжело. Некоторое время я вообще не разговаривал с ними. Но и это прошло, когда они привыкли.
Это было время моего радикального белорусского национализма, который, однако, не был абсолютно белорусским. Литература (прежде всего, историческая) дала информацию о Литве и литвинах. Таким я себя и чувствовал тогда – литвином-белорусом. Пользовался белорусской латиницей, употреблял лозунг «живет литва-воля!». была нас тогда в гродно целая когорта литвинов, и казалось нам, что литвинство обязательно возродится.**
Это был длительный период, на который пришлось мое участие в различных белорусских организациях, в том числе – и белорусского националистического характера. Однако в политические партии я не входил принципиально: белорусскоязычные должны быть не только бэнээфовцы***, но и рядовые белорусы. в якушовке около памятного камня калиновскому было принял присягу на верность беларуси – под молодофронтовским и белолегионовским флагами.
В 2001 году босым паломником дошел я из Гродно до виленской острой брамы. На горе трех крестов принял присягу на верность Беларуси у двух своих друзей. Было это прекрасное зрелище: я, одетый в камуфляж, читал текст присяги, которую составил во время паломничества, друзья стояли на коленях и повторяли слова за мной, а местная белоруска, красивая девушка Марина Глебик, держала бело-красно-белый флаг, который ребята потом поцеловали, и мы вместе крикнули: «Жыве Беларусь!» – какие-то случайные литовцы даже шуганулись и быстренько ретировались с горы.
Паломничество к Острой Браме дала мне покой в сердце и духовную силу, и я отошел от радикализма. Понял тогда много. С того времени и началось мое более мирное существование (хотя общественной деятельности, а иногда – и радикализма, я не бросил, но собственные взгляды сильно изменил).
За это время я снова вернулся к вопросу: кто я? но имел он более человеческий и духовный характер, а не исключительно национальный. Гродно и Гродненщина, в которую я был и есть влюблен всем своим я, все больше открывалась мне – через этнографические поездки, краеведческую деятельность, литературу, фотографию, разговоры с гродненцами.
Тогда же и осознал я свою истинную национальность: я – гродненец. да, прежде всего, я гродненец, а потом уже – или поляк, или белорус, или литвин. Чувствую свою принадлежность к этой земле, к этому небу и солнцу, к этим звездам и этому неману. Я – из местного народа, который историей и судьбой был разделен, разодран на разные куски: белорусский, польский, литовский – хотя и является единым. Именно этот народ дал миру и Ожешко, и Мицкевича. именно этот регион, включая и Белосточчину и Виленщину – моя родина. И судьба его наиболее ярко отражена в судьбе трех братьев-виленчуков, один из которых стал знаменитым польским деятелем, второй – литовским, третий – белорусским. Берут отсюда все три народа одинаково, так почему же я должен их считать чужими? От своей польскости отказываться ради кого-то или чего-то не собираюсь, также и литовцев считаю своими братьями. И белорусскостью дышу.
Так мне сегодня близка и Гродненщина, и Белосточчина, и Виленщина, а на государственные границы и политические дефиниции пусть обращают внимание другие – меня они не касаются.
Я – гродненец.
____________________________________________________________________________________
* в оригинале: «дый тое язык — ён каб есьці, а мова — каб размаўляць» язык — язык; мова — язык, мова
** речь о Великом Княжестве Литовском и его жителях; нельзя ставить знак равенства между жителями Великого княжества Литовского и современными литовцами. Отсюда и их название в переводе: литвины (а не литовцы).
*** Белорусский Национальный Фронт
Оригинальный текст был опубликован в Arche: Пра маю нацыянальнасьць
Перевод: ASB
