Eastbook

Мы рады представить Вам третью часть фрагмента книги «Планета Кавказ». Известная книга Войцеха Гурецкого уже завоевала симпатию польских читателей. Мы убеждены, что ее русская и английская версии были бы не менее популярны. С разрешения автора, специально для читателей Eastbook.eu, мы получили эксклюзивное право опубликовать главу «Хиналуг» на английском и русском языках. Желаем приятного чтения!

Часть I — Часть II

Аледдин Бабаев, учитель-пенсионер русского языка, рассказывает, что хиналугская традиция начала умирать на рубеже шестидесятых и семидесятых годов. Все началось с дороги – с той, которой мы приехали из Кубы. В других условиях никто бы даже не назвал ее дорогой, но для Хиналуга пробитый в скалах путь означал больше, чем автострада.

В селе начали появляться грузовики. Привозили современность: кинопередвижку, музыку на грампластинке, игровые мячи, городскую одежду и водку. Много водки. Вскоре появилось телевидение – электричество провели одновременно с дорогой. Поэты-певцы, называемые ашугами, аккомпанирующие себе на зурне, старцы, аксакалы, которые делились в своих притчах насыщенной мудростью поколений, с такой конкуренцией у них никаких шансов не было. Исчезли, растворились на глазах в течение нескольких лет, возможно за десятилетие.

Во время всеобщей переписи в 1979 году Аледдин Бабаев и поэт Рагим Алхас (единственный человек, издававший книги на хиналугском) декларировали принадлежность к хиналугской национальности. Бунт был подавлен в зародыше. Присланная из Баку комиссия разъяснила, что анкета такого ответа не предусматривает. Бабаев и Алхас уразумели и записались как азербайджанцы. Больше никто так опрометчиво не поступал.

Лишившись своей традиции, хиналугцы утратили иммунологический барьер, который берёг их своеобразие, не позволял раствориться в окружающих нациях. Им остался ещё язык. Но языки тоже не бессмертны. В предпоследней декаде двадцатого века смолкнул убыхский, на котором некогда говорило большое и воинственное племя, состоящее в родстве с черкесами. Абхазский писатель Баграт Шинкуба о убыхах написал роман «Последний из ушедших».

Айваз отвёл нас к чудесному источнику.

Жители Хиналуга считают себя мусульманами. Мусульманство приняли свыше тысячи лет назад ещё от арабов. В ауле находится мечеть, построенная в 968 году (то есть два года после крещения Польши). Она совершенно пуста, всё вывезли в музей в Баку. Религиозная жизнь течёт во второй мечети, восемнадцатого века – который называют новым. Молитвы и торжественные богослужения возглавляет сельский мулла.

Как почти везде на Кавказе, исповедование мусульманства не мешает верующим поклоняться силам природы.

Самое святое место Хиналуга лежит довольно далеко от селения. Протоптанная поколениями паломников дорожка ведёт к неглубокому гроту. Перед входом следует оставить пожертвование. Среди натыканных между камнями азербайджанских манатов видно ещё довольно много советских рублей.

Родник бьёт в глубине грота и при хорошем освещении переливается всеми цветами радуги. Свет проникает внутрь через продолговатую овальную расселину в скале. Ночами через эту самую расселину проходят женщины, которые хотят родить ребёнка. Должны пройти четыре раза и произнести магическую формулу.

Чудесную воду нельзя использовать для мытья. Её можно только пить. Она придаёт ясность уму, заряжает энергией, излечивает все недуги. В более тяжёлых случаях можно развести в ней комок земли взятый со дна пещеры. Можно также смочить часть белья, полотенца или простыни, а потом поместить лоскут на близлежащем склоне со словами: «Всё, что во мне больное, пусть останется здесь».

В незапамятные времена жили в этой окрестности сорок братьев. Это были самые мудрые и справедливые, сильнее всех верящие в Бога люди, которые когда-либо ходили по земле. Они делились друг с другом всем, что имели, а их дни проходили за работой и молитвой. В Хиналуге, не говоря о более далёких аулах, никто о благочестивых мужах не знал. Они сами, занятые каждодневным трудом, также не навещали соседей. Однако произошло большее несчастье. На хиналугскую котловину со стороны Дагестана, из-за массива Кызылкаи наплыло облако отравленного воздуха. Горцы начали мереть как мухи и не было никого, чтобы хоронить умерших. Сорок братьев пришли на помощь. Криком из сорока уст разогнали смертельные миазмы. Оставшихся в живых выходили водой и землёй. Хиналугцы в память о тех событиях совершают паломничества к роднику.

Для Айваза история о благочестивых братьях так же реальна, как его собственные воспоминания из армии. У него не было связей как у Гусейна, которому удалось устроить прохождение службы в Кубе – его выслали аж на Колыму. Там он подорвал здоровье. Охромел, схватил туберкулёз. После возвращения работал в колхозе, ухаживал за баранами. В пастухи уже не годился.

За полгода до нашего приезда Айваз открыл кафе – первое в истории Хиналуга. Посетителям предлагает чай, турецкое пиво, грузинскую водку «Сталин» и батончики Mars. Дела обстоят не так уж хорошо, но и убытка не приносят. Он даёт возможность заработать двоюродной сестре, заменяющей его за стойкой, и Гёярчину, который подвозит запасы. Выезжать из аула не думает.

Болезнь свалилась на меня вечером. Мы сидели с Гусейном в гостиной, когда я неожиданно почувствовал озноб. Я подумал, что простудился и принял аспирин. Озноб не прошёл. Усилился. Обеспокоенный, я достал антибиотик, запил горячим чаем. Не помогло. Я трясся от холода и вместе с тем чувствовал, как у меня поднимается температура. Яцек и Гусейн уложили меня спать. Накрыли несколькими одеялами, я же всё больше дрожал.

Быстрота, с какой ухудшалось моё состояние, потрясала воображение. Переход от одного состояния к другому длился меньше часа, без преждевременных симптомов, без сигналов приближающейся слабости, почти без промежуточных стадий!

Как мы сразу не поняли? В Хиналуге происходили необъяснимые вещи. Сначала спятили японские часы Яцека. Экран неожиданно замелькал, а цифры начали складываться в несуществующее время: 21.61, 25.75. (В день отъезда часы сами настроились и до конца поездки показывали точное время). Потом обезумел мой диктафон. Более ранняя запись на кассете оказалась за более поздней, один из разговоров записался дважды. Своей собственной жизнью зажил также мой фотоаппарат, но об этом я узнал лишь в Баку. На плёнке, между двумя кадрами с семьёй Гусейна, сделанными один за другим, очутился кадр с плюшевым медвежонком. Ни в одном из домов, в которых мы побывали, такого медвежонка мы не видели.

Нас окружала магия, она ощущалась во вдыхаемом воздухе и в воде. Она была чем-то очевидным и обыденным, чем-то, на что перестают обращать внимание. Мы оказались под влиянием сил, которых не были в состоянии понять, но присутствие которых ощущали на каждом шагу. Нам не мерещилась чертовщина. Мы просто любой ценой пытались найти этому хоть какое-то разумное объяснение. Однако не находили.

Между тем я ослаб до такой степени, что у меня не было сил моргнуть глазом. Озноб колол миллионом ледяных игол. Дыхание сократилось, стало частым, как после большого усилия. Лихорадка перевалила за 42 градуса. Тем временем боль стала медленно униматься: я взмываю и плыву, оказываюсь в родной Лодзи, испуганные глаза Яцека, мне двенадцать лет, я не сделал уроков по физике, а учительница вызывает меня к доске, как тут учиться, ведь как раз начинается чемпионат по футболу! Гусейн всматривается в стену, сегодня в журнале «Panorama» опубликуют плакат польской команды, киоск находится на противоположной стороне улицы, перебегаем на красный свет, приятель попадает под автобус.

В это время на короткий миг возвратилось сознание, и я отдал себе отчёт в том, что умираю. Успокоился. Итак, похоронят меня в Хиналуге. Я невероятно легко прощался с жизнью. Смерть не страшна. Яцек, расскажешь родителям.

Умирая, не думаешь о работе, карьере, развлечениях, книгах, путешествиях, друзьях. Умирая, думаешь о…

Свет, затем тьма. И снова боль.

Выступил первый пот. Всё-таки буду жить.

Горячка спала, озноб медленно проходил. Буду жить – но на выздоровление потребуются недели. Останусь здесь до весны. Перевал в любой момент завалит снегом.

Я то засыпал, то просыпался. С невероятным трудом, превозмогая сопротивление взбунтовавшейся диафрагмы, я рассказывал Яцеку хиналугские притчи, собранные Рагимом Алхасой. Я начал бороться. Только сейчас.

Утром я чувствовал себя разбитым и был очень слаб, но − мне было лучше. Подумал, что полежу пару дней, а затем попытаемся, однако, спуститься в город. Из Кубы надо будет взять такси до Баку, потом – самолётом до Москвы. Может быть успеем до выпадения снегов?

Я выздоровел быстрее, чем заболел. В течение пятнадцати минут ко мне вернулись силы, и я встал с постели. Тогда занемог Яцек. К счастью он мучился гораздо меньше, чем я.

Пришёл Айваз. Узнав о наших злоключениях, принёс несколько литров родниковой воды.

–        Бог вас выслушал!

–        В смысле?

–        Забрал ваши болезни. Вы оба перенесли кризис.

Мы возвращались другой дорогой, чтобы увидеть ещё одно место культа. Это была символическая могила некоего человека, который ещё при жизни считался святым. В момент смерти его тело исчезло. Очутилось в Мекке. Сын этого человека жив и сейчас. Временами впадает в бешенство и бегает нагишом по ауле. Усмиряет его только вода из чудесного родника.

Мы снова ехали газ-ом 66 (номер: 2231 agf). На этот раз с Халидом, который работал в колхозе водителем и был соседом Гусейна. Котловина перед перевалом показалась нам меньшей, чем раньше, а сам перевал – более низким. На том месте, где мы тогда увидели старца на белом коне, сейчас появился только белый конь. Потом в течение нескольких мгновений над машиной парил орёл. Со стороны Туфандага стягивались свинцовые тучи. Халид смотрел на них с тревогой, что-то бормотал и насколько это было возможно – приналегал на газ. Неумолимо приближался большой снег, который на три месяца в году отрезает Хиналуг от внешнего мира. На полпути разминулись с Гёярчином. Он тоже спешил. Последний раз курсировал в этом сезоне, должен был до снегов успеть в Кубу.

Мы остановились у выхода из каньона, чтобы снять цепи. Под нами шумел Кудиалчай, над нашими же головами разыгрывался настоящий воздушный спектакль. Прущие на восток кучевые облака останавливались на горных вершинах и… заворачивали. Ближе к нам сияло чистое небо, с несколькими весёлыми облачками и лёгкой дымкой для разнообразия. Линия горной вершины выглядела как граница двух миров. С нашей стороны была Куба, Сиазань, Сумгаит и, наконец, Баку, откуда уже куда угодно можно полететь на самолёте; а с той – перевал, котловина и аул Хиналуг со своими кладбищами, мечетями и чудесным родником.

Перевод: Айбениз Алыева

Войцех Гурецкий (1970 г.р.). эксперт Центра Восточных исследований, бывший советник посольства Польши в Баку. Автор нескольких книг, среди которых Planeta Kaukaz (Планета Кавказ), La terra del vello d‘oro. Viaggi in Georgia (Земля золотого руна. Путешествия в Грузию) и Toast za przodków (Тост за предков), за которую был номинирован на награду Nike 2011.

Текст взят из лицензии Creative Commons. Все права защищены и принадлежат автору текста.

Редактура Алеся Зарембюка